Стеклянный шарик или ужас в пустой квартире

Эта сталинка на окраине города встретила меня запахом старой бумаги и чего-то лекарственного. Высокие потолки с потрескавшейся лепниной, толстые стены, обещавшие тишину, и огромные окна, выходившие в заросший, вечно сумрачный двор. Я, фрилансер-дизайнер, искал именно такого уединения. Дешевая аренда была лишь приятным бонусом. Первые две недели были раем. Я разбирал коробки под звуки джаза, пил кофе, глядя на качающиеся от ветра вековые тополя, и наслаждался покоем, которого мне так не хватало в шумном центре.

А потом началось.

Ровно в 3:07 ночи. Не минутой раньше, не минутой позже. Из квартиры сверху доносился звук. Хрустальный, колкий щелчок, словно на паркет уронили маленький стеклянный шарик. За щелчком следовало короткое, затихающее перекатывание. Оно всегда было одинаковым: шарик катился примерно метр, ударялся о что-то глухое — вероятно, ножку мебели, — и замирал.

Поначалу я списывал это на чудачества соседей. Может, у них бессонница. Может, ребенок-лунатик. Но звук повторялся с механической, неживой точностью. Каждую ночь. 3:07. Щелчок. Перекатывание. Удар. Тишина.

Через неделю эта монотонность стала давить на нервы. Однажды, в приступе раздражения, я поднялся на этаж выше. Дверь квартиры №47, прямо над моей, была обита старым, потрескавшимся дерматином. Я нажал на кнопку звонка — он оказался сломан. Тогда я неуверенно постучал. Костяшки пальцев гулко отозвались в мертвой тишине лестничной клетки. Никакого ответа. Я постучал громче, уже почти барабаня. Ничего.

Из соседней двери высунулась голова старушки в пуховом платке. Она посмотрела на меня выцветшими, но цепкими глазами.

— Кого ищешь, сынок? — прошамкала она.

— Да вот, соседей из сорок седьмой. Шумят по ночам.

Старушка странно усмехнулась, обнажив золотой зуб.

— Сынок, там мёртво. Лет пять как мёртво. После того, как Смирновы съехали, никто не въезжал. Хозяин за границей, и дела ему нет до этой берлоги.

Мое сердце ухнуло куда-то в пятки.

— Как… мёртво?

— А так, — вздохнула она и понизила голос до заговорщического шепота. — Раньше там девочка жила... Леночка. Болела сильно, почти не ходила. Тихо играла всё время, в шарики свои стеклянные, чтобы родителям не мешать. А потом… увезли их. И всё. Тишина.

Я пробормотал слова благодарности и, как во сне, спустился к себе. В ту ночь я не спал. Я лежал, вцепившись пальцами в одеяло, и смотрел в потолок, который теперь казался мне тонкой, хрупкой мембраной, отделяющей меня от чего-то непостижимого. 3:06 на часах телефона сменилось на 3:07.

Щелчок. Перекатывание. Удар.

Только теперь этот звук был не просто раздражающим. Он был зловещим. Это было эхо чужой, застывшей во времени игры.

Я должен был что-то предпринять, вернуть себе контроль. На следующую ночь, в три часа, я тихо вышел на лестничную клетку и прижался ухом к холодному дерматину двери №47. Внутри стояла такая тишина, что звенело в ушах. Я смотрел на часы. 3:05… 3:06… 3:07. Ничего. Абсолютно ничего. Разочарованный, я уже собирался уходить, когда услышал его.

Звук донесся снизу. Из-за двери моей собственной квартиры.

Щелчок.

Меня сковал ледяной ужас. Я не бежал — я провалился вниз по лестнице, дрожащими руками вонзая ключ в замок. Дверь распахнулась. В прихожей было темно и пусто. И тихо. Но я точно знал, что слышал. Звук был не сверху. Он всегда был здесь. Со мной. Мой мозг просто отчаянно искал логическое объяснение и проецировал его наверх, в пустующую квартиру.

С этого момента мой уютный мирок начал рушиться. Звук потерял свою пунктуальность. Шарик мог покатиться днем, когда я сидел за работой. Он мог щелкнуть прямо за спиной, когда я наливал себе чай. Иногда он катился не один раз, а два, три. Будто невидимый ребенок, осмелев, решил поиграть подольше.

К звуку добавился запах. Тот самый, лекарственный, который я почувствовал в первый день, стал сильнее. Теперь он смешивался с приторным, тошнотворным ароматом детского сиропа от кашля и пыли. Он появлялся внезапно и так же внезапно исчезал.

Я начал замечать и другое. Периферийным зрением я ловил движение — темное пятно, метнувшееся за дверной косяк. Дверь в ванную, которую я точно закрывал, оказывалась приоткрытой. Посреди комнаты, где не было ни одного сквозняка, я вдруг ощущал островок ледяного воздуха, от которого по коже бежали мурашки. Ощущение, что за спиной кто-то стоит, стало почти физическим, таким плотным, что волосы на затылке шевелились.

Апогеем стал вчерашний вечер. Измотанный и не спавший несколько суток, я лежал в кровати, уставившись в потолок. Я не мог заставить себя закрыть глаза. Было около двух часов ночи. И тут я услышал щелчок. Не на полу.

Он раздался в сантиметрах от моего уха.

Щелчок о деревянное изголовье моей кровати.

Я застыл, боясь дышать. Я слышал, как крошечный стеклянный шарик медленно, неровно покатился по лакированному дереву, прямо над моей головой. Он докатился до края изголовья и с тихим стуком упал на подушку. Рядом с моим лицом. Я не видел его в темноте. Но я почувствовал. Почувствовал крошечное, почти невесомое давление на ткани, в нескольких сантиметрах от моей щеки.

Я не знаю, сколько я так пролежал, парализованный ужасом. Час. Два. Может, всю ночь.

Сегодня утром я встал, как автомат. Не умываясь, не завтракая, я оделся и пошел в ближайший детский магазин. Там я купил самый большой пакет разноцветных стеклянных шариков, какой только нашел. Вернувшись, я высыпал их все на пол посреди гостиной. Они разлетелись по паркету яркой, звенящей россыпью.

Я не знаю, зачем. Может, я окончательно сошел с ума. А может, во мне сработал какой-то первобытный инстинкт. Если не можешь остановить игру, нужно в ней поучаствовать. Установить свои правила. Предложить что-то взамен.

Сейчас я сижу в кресле в темной комнате, среди сотен стеклянных глаз, уставившихся в потолок. Я жду. Я больше не боюсь. Мне просто интересно. Ей понравятся мои шарики?

В полной тишине, разрезавшей ночную квартиру, я услышал тихий, почти беззвучный, счастливый… смешок.

А потом по полу, весело подпрыгивая и сталкиваясь друг с другом, покатились сразу несколько шариков.