Мистические тайны Гоголя

В истории человечества немало гениальных имён, среди которых видное место занимает великий русский писатель XIX века Николай Васильевич Гоголь (1809-1852). Уникальность этой личности состоит в том, что вопреки тяжёлому душевному недугу он создал шедевры литературного искусства и до конца жизни сохранял высокий интеллектуальный потенциал.

Сам Гоголь в одном из писем к историку М.П. Погодину в 1840 году пояснял вероятность подобных парадоксов так: «Тот, кто создан творить в глубине души, жить и дышать своими творениями, тот должен быть странен во многом».

Николай Васильевич, как известно, был великим тружеником. Чтобы придать законченный вид своим произведениям и сделать их максимально совершенными, он переделывал их несколько раз, без жалости уничтожая слабо написанное. Все его произведения, как и творения других великих гениев, были созданы невероятным трудом и напряжением всех душевных сил. Известный русский литератор-славянофил Сергей Тимофеевич Аксаков одной из причин болезни и трагической гибели Гоголя считал его «необъятную творческую деятельность».

Попробуем в очередной раз рассмотреть несколько, казалось бы, взаимоисключающих факторов из жизни Гоголя.

Наследственность

В развитии мистических наклонностей Гоголя немаловажную роль сыграла наследственность. По воспоминаниям родных и близких, дед и бабка по линии матери Гоголя были суеверны, религиозны, верили в приметы и в предсказания. Тётка по линии матери (воспоминания младшей сестры Гоголя Ольги) была со «странностями»: шесть недель смазывала голову сальной свечой, чтобы «предотвратить поседение волос», была крайне нерасторопной и медлительной, подолгу одевалась, к столу всегда опаздывала, «приходила только ко второму блюду», «сидя за столом, гримасничала», пообедав, «просила дать ей кусок хлеба».

Один из племянников Гоголя (сын сестры Марии), оставшись круглой сиротой в 13 лет (после смерти отца в 1840 году и матери в 1844 году), в дальнейшем, по воспоминаниям родных, «помешался в уме» и покончил жизнь самоубийством. Младшая сестра Гоголя Ольга в детстве плохо развивалась. До 5 лет плохо ходила, «держалась за стенку», отличалась слабой памятью, с трудом усваивала иностранные языки. В зрелом возрасте стала религиозной, боялась умереть, ежедневно посещала церковь, где подолгу молилась. Другая сестра (по воспоминаниям Ольги) «любила фантазировать»: среди ночи будила горничных, выводила в сад и заставляла их петь и плясать.

Отец писателя Василий Афанасьевич Гоголь-Яновский (ок. 1778 - 1825) был крайне пунктуален, педантичен. Имел литературные способности, писал стихи, рассказы, комедии, обладал чувством юмора. А.Н. Анненский писал о нём: «Отец Гоголя необыкновенно остроумный, неистощимый балагур и рассказчик. Написал комедию для домашнего театра своего дальнего родственника Дмитрия ПрокофьевичаТрощинского (отставной министр юстиции), и тот оценил его оригинальный ум и дар слова».

А.Н. Анненский полагал, что Гоголь «от отца унаследовал юмор, любовь к искусству и театру». В то же время Василий Афанасьевич был мнительным, «искал у себя разные болезни», верил в чудеса и предначертания судьбы. Женитьба его носила странный, похожий на мистику характер. Свою будущую жену он увидел во сне в 14-летнем возрасте. Ему приснился странный, но довольно яркий сон, запечатлевшийся на всю жизнь.

У алтаря одной церкви Пресвятая Богородица показала Василию Афанасьевичу девочку в белых одеждах и сказала, что это его суженая. Проснувшись, он в тот же день поехал к своим знакомым Косяровским и увидел их дочь, очень красивую годовалую девочку Машу, копию той, которая лежала у алтаря. С тех пор он нарёк её своей невестой и ждал много лет, чтобы жениться на ней. Не дождавшись её совершеннолетия, сделал предложение, когда ей минуло только 14 лет. Брак оказался счастливым. Супруги в течение 20 лет, до самой смерти Василия Афанасьевича от чахотки в 1825 году, ни одного дня не могли обходиться друг без друга.

Мать Гоголя Мария Ивановна (1791-1868), имела неуравновешенный характер, легко впадала в отчаяние. Периодически отмечались резкие смены настроения. Согласно историку В.М. Шенроку, она была впечатлительной и недоверчивой, а «её подозрительность доходила до крайних пределов и достигала почти болезненного состояния». Настроение женщины нередко менялось безо всякой видимой причины: из оживлённой, весёлой и общительной она вдруг становилась молчаливой, замыкалась в себе, «впадала в странную задумчивость», по нескольку часов сидела, не меняя позы, глядя в одну точку, не реагируя на обращения.

По воспоминаниям родственников, Мария Ивановна в быту была непрактичной, покупала у разносчиков ненужные вещи, которые приходилось возвращать, легкомысленно бралась за рискованные предприятия, не умела соразмерять доходы с расходами. О себе она позже писала: «Характер у меня и у мужа весёлый, но иногда на меня находили мрачные мысли, я предчувствовала несчастья, верила снам». Несмотря на раннее замужество и благосклонное отношение со стороны супруга, вести домашнее хозяйство так и не научилась. Эти странные свойства легко узнаются в поступках таких известных гоголевских художественных персонажей, как «исторический человек» Ноздрёв или чета Маниловых.

Семья была многодетной. У супругов родилось 12 детей. Но первые дети появлялись на свет мёртворождёнными или умирали вскоре после рождения. Отчаявшись родить здорового и жизнеспособного ребёнка, Мария Ивановна обращается к святым отцам и к молитве. Вместе с мужем она едет в Сорочинцы к знаменитому доктору Трофимовскому, посещает храм, где перед иконой святого Николая Угодника просит послать ей сына и клянется назвать ребёнка Николаем. В тот же год в метрической ведомости Спасо-Преображенской церкви появилась запись: «В местечке Сорочинцы месяца марта, 20-го числа (сам Гоголь отмечал день рождения 19 марта) у помещика Василия Афанасьевича Гоголя-Яновского родился сын Николай. Восприемник Михаил Трофимовский».

С первых же дней своего появления на свет Никоша (так называла его мать) стал самым обожаемым существом в семье даже после того, как через год родился второй сын Иван, а затем последовательно несколько дочерей. Своего первенца она считала посланным ей Богом и прочила ему великое будущее. Всем говорила, что он гениален, разубеждению не поддавалась. Когда он был ещё в юношеском возрасте, она стала приписывать ему открытие железной дороги, паровой машины, авторство литературных произведений, написанных другими лицами, чем вызывала его негодование. После неожиданной смерти мужа в 1825 году стала вести себя неадекватно, разговаривала с ним, как с живым, требовала выкопать для неё могилу и положить её рядом. Потом впала в оцепенение: перестала отвечать на вопросы, сидела, не шевелясь, глядя в одну точку. Отказывалась принимать пищу, при попытке накормить резко сопротивлялась, стискивала зубы, бульон вливали в рот насильно. Такое состояние продолжалось две недели.

Сам Гоголь считал её не совсем здоровой психически. 12 августа 1839 года он писал из Рима сестре Анне Васильевне: «Слава богу, наша маменька теперь стала здоровой, я имею в виду её душевную болезнь». В то же время она отличалась добросердечностью и мягкостью, была гостеприимной, в её доме всегда было много гостей. Анненский писал, что Гоголь «от матери унаследовал религиозное чувство и стремление приносить людям пользу». Умерла Мария Ивановна в возрасте 77 лет скоропостижно от инсульта, пережив сына Николая на 16 лет.

На основании сведений о наследственности можно предположить, что на развитие душевных недугов, а также на склонность Гоголя к мистике оказала частичное влияние психическая неуравновешенность матери, а литературное дарование он унаследовал от отца.

Детские страхи

Детство Гоголя прошло в селе Васильевка (Яновщина) Миргородского уезда Полтавской губернии, недалеко от исторических памятников-имений Кочубея и Мазепы и места знаменитой Полтавской баталии. Никоша рос болезненным, худеньким, физически слабым, «золотушным». На теле часто появлялись нарывы и высыпания, на лице – красные пятна; часто слезились глаза. По словам сестры Ольги, его постоянно лечили травами, мазями, примочками, разными народными средствами. Тщательно оберегали от простуды.

Первые признаки душевного расстройства с мистическим уклоном в виде детских страхов были замечены в 5-летнем возрасте в 1814 году. Рассказ о них самого Гоголя был записан его приятельницей Александрой Осиповной Смирновой-Россет: «Мне было лет пять. Я сидел один в одной из комнат в Васильевке. Отец и мать ушли. Со мной осталась одна старуха няня и та куда-то отлучилась. Спустились сумерки. Я прижался к углу дивана и среди полной тишины прислушивался к стуку длинного маятника старинных стенных часов. В ушах шумело. Что-то надвигалось и уходило куда-то. Мне казалось, что стук маятника был стуком времени, уходящего в вечность.

Вдруг слабое мяуканье кошки нарушило тяготивший меня покой. Я видел, как она, мяукая, осторожно кралась ко мне. Я никогда не забуду, как она шла, потягиваясь, ко мне и мягкие лапы слабо постукивали о половицы когтями, а зелёные глаза искрились недобрым светом. Мне было жутко. Я вскарабкался на диван и прижался к стенке.

«Киса, киса», – позвал я, желая приободрить себя. Я соскочил с дивана, схватил кошку, легко отдавшуюся мне в руки, побежал в сад, где бросил её в пруд и несколько раз, когда она хотела выплыть и выбраться на берег, отталкивал её шестом. Мне было страшно, я дрожал и в то же время чувствовал какое-то удовлетворение, может быть, это была месть за то, что она меня испугала. Но когда она утонула, и последние круги на воде разбежались, водворились полный покой и тишина, мне вдруг стало ужасно жалко кошку. Я почувствовал угрызение совести, мне показалось, что я утопил человека. Я страшно плакал и успокоился только тогда, когда отец высек меня».

По описанию биографа П.А. Кулиша, Гоголь в том же 5-летнем возрасте, гуляя в саду, услышал голоса, видимо, устрашающего характера. Он дрожал, пугливо озирался, на лице было выражение ужаса. Эти первые признаки душевного расстройства родные расценили как повышенную впечатлительность и особенность детского возраста. Им не придали особого значения, хотя мать стала его оберегать ещё тщательнее и уделять внимания ещё больше, чем другим детям. По определению многих авторов, страх не всегда имеет «определённое содержание и наступает в виде неясного чувства надвигающейся катастрофы».

Николай Васильевич Гоголь-Яновский по развитию не отличался от своих сверстников, кроме того, что в 3 года выучил алфавит и стал писать мелом буквы. Обучался грамоте одним семинаристом сначала дома вместе со своим младшим братом Иваном, а затем один академический год (1818-1819) в Высшем отделении 1-го класса Полтавского поветового училища. В возрасте 10 лет перенёс тяжёлое душевное потрясение: во время летних каникул в 1819 году заболел 9-летний брат Иван и через несколько дней скончался. Никоша, который был очень дружен с братом, долго рыдал, стоя на коленях у его могилы. Домой был приведён после уговоров. Это семейное несчастье оставило глубокий след в душе ребёнка. Позже, будучи гимназистом, он часто вспоминал брата, написал балладу «Две рыбки» о своей дружбе с ним.

По воспоминаниям самого Гоголя, он в детстве «отличался повышенной впечатлительностью». Мать часто рассказывала о леших, демонах, о загробной жизни, о страшном суде для грешников, о благах для людей добродетельных и праведных. Воображение ребёнка живо рисовало картину ада, в котором «терзались муками грешники», и картину рая, где пребывали в блаженстве и довольстве праведные люди.

Позже Гоголь писал: «Она так страшно описывала вечные муки грешников, что это потрясло меня и разбудило самые высокие мысли». Несомненно, эти рассказы повлияли на появление детских страхов и тягостных кошмарных представлений. В этом же возрасте у него периодически стали появляться приступы заторможенности, когда он переставал отвечать на вопросы, сидел неподвижно, глядя в одну точку. В связи с этим мать стала чаще выражать беспокойство о его нервно-психическом здоровье.

Литературный талант Гоголя впервые заметил литератор В.В. Капнист. Будучи в гостях у родителей Гоголя и прослушав стихи 5-летнего Никоши, он заявил, что «из него будет большой талант».

Загадочность натуры

Многое в жизни Гоголя было необычным, даже его появление на свет после молитвы в храме у иконы Николая Угодника. Необычным, а временами и загадочным, было его поведение в гимназии, о чём он сам писал родным: «Я почитаюсь загадкой для всех. Никто не разгадал меня окончательно».

В мае 1821 года 12-летний Николай Гоголь-Яновский был определён в первый класс Нежинской гимназии высших наук, для прохождения 7-летнего курса обучения. Это престижное учебное заведение было предназначено для мальчиков из состоятельных семей (аристократов и дворян). Условия для проживания были неплохими. Каждый из 50 воспитанников имел отдельную комнату. Многие находились на полном пансионном обеспечении.

Из-за его скрытности и загадочности гимназисты называли его «таинственный Карла», а из-за того, что он иногда во время разговора внезапно замолкал и не заканчивал начатой фразы, его стали называть «человеком мёртвой мысли» («закупорка мысли», по А.В. Снежневскому, один из симптомов, характерный для шизофрении). Иногда его поведение казалось непонятным для воспитанников. Один из воспитанников гимназии, в будущем поэт И.В. Любич-Романович (1805-1888) вспоминал: «Гоголь иногда забывал, что он человек. Бывало, то кричит козлом, ходя у себя по комнате, то поёт петухом среди ночи, то хрюкает свиньёй». На недоумение гимназистов обычно отвечал: «Я предпочитаю быть в обществе свиней, чем людей».

Гоголь часто ходил с опущенной головой. По воспоминаниям всё того же Любича-Романовича, он «производил впечатление человека глубоко занятого чем-то, или суровым субъектом, пренебрегающим всеми людьми. Наше поведение он считал кичливостью аристократов, и знать нас не хотел».

Непонятным для них было и его отношение к оскорбительным выпадам в его адрес. Он игнорировал их, заявляя: «Я не считаю себя заслуживающим оскорблений, и не принимаю их на себя». Это злило его гонителей, и они продолжали изощряться в своих злых шутках и издевательствах. Однажды прислали к нему депутацию, которая торжественно вручила ему в качестве подарка огромный медовый пряник. Он швырнул его в лицо депутатам, ушёл из класса и не появлялся две недели.

Загадкой был и его редкий талант, превращение заурядного человека в гения. Не было это неожиданностью только для его матери, которая чуть ли ни с раннего детства считала его гением. Загадкой была его одинокая скитальческая жизнь в разных странах и городах. Загадкой было и движение его души, то наполненной радостным восторженным восприятием мира, то погруженной в глубокую и мрачную тоску, которую он называл «хандрой».

Позже один из воспитателей Нежинской гимназии, преподававший французский язык, писал о загадочности превращения Гоголя в гениального писателя: «Он был очень ленив. Пренебрегал изучением языков, особенно по моему предмету. Он всех передразнивал и копировал, клеймил прозвищами. Но характера был доброго и делал это не из желания кого-либо обидеть, а так, по страсти. Любил рисование и литературу. Но было бы слишком смешным думать, что Гоголь-Яновский будет знаменитым писателем Гоголем. Странно, право странно».

Впечатление загадочности Гоголя придавала его скрытность. Позже он вспоминал: «Я никому не поверял свои тайные помышления, не делал ничего, что могло выявить глубь моей души. Да и кому и для чего высказал бы себя, чтобы посмеялись над моим сумасбродством, чтобы считали пылким мечтателем и пустым человеком». Будучи взрослым и самостоятельным человеком, Гоголь писал профессору С.П. Шевырёву (историк): «Скрытен я из боязни напустить целые облака недоразумений».

Но особенно странным и непонятным показался случай неадекватного поведения Гоголя, взбудоражившего всю гимназию. В этот день Гоголя хотели наказать за то, что во время богослужения, не слушая молитвы, разрисовывал какую-то картину. Увидев вызванного к нему экзекутора, Гоголь так пронзительно вскрикнул, что напугал всех. Воспитанник гимназии Т.Г. Пащенко так описал этот эпизод: «Вдруг сделалась страшная тревога во всех отделениях: «Гоголь взбесился»!

Сбежались мы и видим: лицо у Гоголя страшно исказилось, глаза сверкали диким блеском, волосы натопорщились, скрегочит зубами, изо рта идёт пена, бьёт мебель, падает на пол и бьётся. Прибежал Орлай (директор гимназии), осторожно дотронулся до плеч. Гоголь схватил стул и замахнулся. Четыре служителя схватили его и отвели в особое отделение местной больницы, где находился два месяца, отлично разыгрывая роль бешеного».

По данным других воспитанников в больнице Гоголь лежал только две недели. Посещавшие его гимназисты не верили, что это был приступ болезни. Один из них писал: «Гоголь до того искусно притворился, что убедил всех в своём помешательстве». Это была реакция его протеста, выразившаяся в бурном психомоторном возбуждении. Она напоминала кататоническое возбуждение с истерическими компонентами (сведения о пребывании его в больнице и заключение врачей в доступных источниках отыскать не удалось). После его возвращения из больницы гимназисты с опаской посматривали на него, обходили стороной.

Гоголь не особенно следил за своей внешностью. В юности был небрежен в одежде. Воспитатель П.А. Арсеньев писал: «Наружность Гоголя непривлекательна. Кто бы мог подумать, что под этой некрасивой оболочкой кроется личность гениального писателя, которым гордится Россия». Непонятным и загадочным для многих осталось его поведение, когда в 1839 году 30-летний Гоголь сутками просиживал у постели умирающего юноши Иосифа Виельгорского. Он писал своей бывшей ученице Балабиной: «Я живу его умирающими днями. От него несёт запахом могилы. Мне шепчет глухо внятный голос, что это на короткий срок. Мне сладко сидеть возле него и глядеть на него. С какой радостью я принял бы на себя его болезнь, если бы это помогло возвратить ему здоровье».

М.П. Погодину Гоголь писал, что сидит день и ночь у постели Виельгорского и «не чувствует усталости». Некоторые даже заподозрили Гоголя в гомосексуализме. До конца своих дней Гоголь оставался для многих его друзей и знакомых и даже для исследователей его творчества необычной и загадочной личностью.

Погружение в религию

«Почти сам не ведаю, как пришел я ко Христу, увидевши в нём ключ к душе человеческой», – писал Гоголь в «Авторской исповеди». В детстве, по его воспоминаниям, несмотря на религиозность родителей, он был равнодушен к религии, не очень любил посещать церковь и слушать длинные богослужения. «Я ходил в церковь потому, что приказывали, стоял и ничего не видел, кроме ризы попа, и ничего не слышал, кроме противного пения дьячков, крестился потому, что все крестились», – вспоминал он позже.

Будучи гимназистом, по воспоминаниям друзей, он не крестился и не клал поклоны. Первые указания самого Гоголя о религиозных чувствах имеются в его письме к матери в 1825 году после смерти отца, когда был на грани самоубийства: «Благословляю тебя, священная вера, только в тебе нахожу утешение и утоление моей горести». Религия стала доминирующей в его жизни в начале 40-х годов XIX века. Но мысли о том, что в мире есть какая-то высшая сила, которая помогает ему создавать гениальные произведения, появились у него в возрасте 26 лет. Это были самые продуктивные годы в его творчестве.

По мере углубления и усложнения душевных расстройств Гоголь стал чаще обращаться к религии и молитвам. В 1847 году он писал В.А. Жуковскому: «Здоровье моё так хило и временами бывает так тяжко, что без Бога не перенести». Своему другу Александру Данилевскому он сообщал, что желает обрести «свежесть, которой объемлется душа моя», а сам он «готов идти по пути, начертанному свыше. Надо покорно принимать недуги, веря, что они полезны. Не нахожу слов, как благодарить небесного промыслителя за мою болезнь».

По мере дальнейшего развития болезненных явлений увеличивается и его религиозность. Друзьям говорит, что он теперь без молитвы не приступает «ни к какому делу».

В 1842 году на религиозной почве Гоголь знакомиться с набожной старушкой Надеждой Николаевной Шереметевой, дальней родственницей известнейшего графского рода. Узнав, что Гоголь часто посещает церковь, читает церковные книги, помогает бедным людям, она прониклась к нему уважением. Они нашли общий язык и до самой её смерти переписывались. В 1843 году 34-летний Гоголь пишет друзьям: «Чем глубже вглядываюсь я в жизнь свою, тем лучше вижу чудное участие Высшей силы во всём, что касается меня».

Набожность Гоголя с годами все больше углублялась. В 1843 году его приятельница Смирнова заметила, что он «до того погружен в молитвы, что не замечает ничего вокруг». Он стал утверждать, что его «создал Бог и не скрыл от меня назначения моего». Затем написал из Дрездена странное письмо Языкову, с недомолвками и неоконченными фразами, нечто вроде заклинания: «Есть чудное и непостижимое. Но рыдания и слёзы глубоко вдохновенны. Я молюсь в глубине души, да не случиться с тобой сего, да отлетит от тебя тёмное сомнение, да будет чаще на душе твоей светлость, какой объят я сию минуту».

С 1844 года стал говорить о влиянии «нечистой силы». Аксакову он пишет: «Ваше волнение – это дело чёрта. Эту скотину бейте по морде и не смущайтесь. Хвалился чёрт всем миром владеть, да Бог не дал власти». В другом письме советует Аксакову «читать ежедневно «Подражание Христу», а по прочтении предайтесь размышлению». В письмах всё больше звучит поучительный тон проповедника.

Библию стал считать «высшим созданием ума, учителем жизни и мудрости». Стал всюду носить с собой молитвенник, бояться грозы, считая её «наказанием Божьим». Однажды в гостях у Смирновой читал главу из второго тома «Мёртвых душ», и в это время неожиданно разразилась гроза. «Невозможно представить, что стало с Гоголем, – вспоминала Смирнова. – Он трясся всем телом, прекратил чтение, а позже объяснил, что гром – это гнев Бога, который погрозил ему с неба за то, что читает неоконченное произведение».

Приезжая в Россию из-за границы, Гоголь обязательно посещал Оптину пустынь. Познакомился с епископом, с настоятелем и братией. Стал опасаться, что Бог покарает его за «кощунственные произведения». Эту мысль поддерживал священник Матфей, который внушал, что в загробной жизни за такие сочинения его будет ждать страшная кара. В 1846 году один из знакомых Гоголя, Стурдза, увидел его в Риме в одной из церквей. Он усердно молился, клал поклоны. «Я нашёл его искушённым огнём страданий душевных и телесных и стремящегося к Богу всеми силами и способами своего ума и сердца», – писал в своих воспоминаниях ошеломлённый свидетель.

Несмотря на страх перед наказанием Божьим, Гоголь продолжает работать над вторым томом «Мёртвых душ». Будучи за границей в 1845 году, 36-летний Гоголь получил уведомление о принятии его 29 марта в почётные члены Московского университета: «Императорский Московский университет, уважая отличие в учебном свете и заслуги в литературном труде по части русской словесности Николая Васильевича Гоголя, признаёт его почётным членом. С полной уверенностью в содействии Московскому университету во всём, что успеху наук может способствовать». В этом важном для него акте Гоголь усмотрел тоже «промысел Божий».

С середины 40-х годов Гоголь стал находить много пороков в себе. В 1846 году составил молитву для себя: «Господи, благослови на сей грядущий год, обрати его весь в плод и труд многотворный и благотворный, весь на служение тебе, весь на спасение души. Осени светом высшим своим и прозрением пророчества великих чудес твоих. Да снидет на меня Святой дух и двигнет устами моими и уничтожит во мне греховность, нечистоту и гнусность мою и обратит меня в свой храм достойный. Господи, не отлучайся от меня».

С целью очищения от грехов Гоголь предпринимает в начале 1848 года поездку в Иерусалим. Перед поездкой посетил Оптину пустынь и просил священника, настоятеля и братию молиться за него, послал деньги священнику Матфею, чтобы он «молился за его телесное и душевное здоровье» на все время его поездки. В Оптиной пустыни он обратился к старцу Филарету: «Ради самого Христа молитесь обо мне. Просите настоятеля и всю братию молиться. Путь мой труден».

Прежде чем отправиться к святым местам в Иерусалим, Гоголь написал для себя заклинание в виде обращения к Богу: «Душу его наполни благодатной мыслью во все время его поездки. Удали от него духа колебания, суеверия, помыслов мятежных и волнующих пустых примет, духа робости и боязни». С этого времени у него появляются идеи самообвинения и самоуничижения, под влиянием которых он пишет послание своим соотечественникам:

«В 1848 году небесная милость отвела руку смерти от меня. Я почти здоров, но слабость возвещает, что жизнь на волоске. Знаю, что нанёс огорчение многим, а других восстановил против себя. Моя поспешность была причиной того, что мои произведения предстали в несовершенном виде. За всё, что встретиться в них оскорбительного, прошу простить меня с тем великодушием, с каким только русская душа прощать может. В моём общении с людьми было много неприятного и отталкивающего. Отчасти это происходило от мелочного самолюбия. Прошу простить соотечественников литераторов за моё неуважение к ним. Прошу прощения у читателей, если в книге встретиться что-либо неудобное. Прошу выставить все мои недостатки, какие есть в книге, моё неразумение, недомыслие и самонадеянность. Прошу всех в России молиться за меня. Я же у гроба Господня буду молиться за всех соотечественников».

Одновременно Гоголь пишет завещательное распоряжение следующего содержания: «Находясь в полном присутствии памяти и в здравом рассудке, излагаю свою последнюю волю. Прошу помолиться о душе моей, угостить обедом нищих. Завещаю не ставить над моей могилой никаких памятников. Завещаю никому не оплакивать меня. Грех на душу возьмёт тот, кто будет почитать смерть мою значительной утратой. Прошу не предавать меня земле, пока не появятся признаки разложения. Упоминаю об этом потому, что во время моей болезни на меня находят минуты жизненного онемения, сердце и пульс перестают биться. Завещаю моим соотечественникам книгу мою под названием «Прощальная повесть». Она была источником слез никому не зримых. Не мне, худшему из всех, страждущему тяжкой болезнью собственного несовершенства, произносить такие речи».

По возвращении из Иерусалима он пишет письмо Жуковскому: «Я удостоился провести ночь у гроба Спасителя и приобщился «святых тайн», но не стал лучше». В мае 1848 года поехал к родным в Васильевку. Со слов сестры Ольги, «приехал со скорбным лицом, привёз мешочек с освящённой землей, иконки, молитвенники, сердоликовый крестик». Будучи у родных, ничем не интересовался, кроме молитв, посещал церковь. Друзьям писал, что после посещения Иерусалима увидел у себя еще больше пороков. «У гроба Господня я был как будто за тем, чтобы почувствовать, как много во мне холода сердечного, себялюбия и самомнения».

Вернувшись в Москву, посетил в сентябре 1848 года С.Т. Аксакова, который заметил резкую перемену в нём: «Неуверенность во всем. Не тот Гоголь». В такие дни, когда по его словам, «наступало освежение», он писал второй том «Мёртвых душ». Первый вариант книги он сжёг в 1845 году, чтобы написать лучший. При этом объяснил: «Чтобы воскреснуть, надо умереть». К 1850 году он написал 11 глав уже обновлённого второго тома. Хоть он и считал свою книгу «греховной», но не скрывал, что у него материальные соображения: «много долгов московским литераторам», с которыми хотел расплатиться.

В конце 1850 года предпринял поездку в Одессу, так как зиму в Москве переносил плохо. Но и в Одессе чувствовал себя не лучшим образом. Временами были приступы меланхолии, продолжал высказывать идеи самообвинения и бред греховности. Был рассеян, задумчив, усердно молился, говорил о «страшном суде» за гробом. По ночам из его комнаты «слышались вздохи» и шёпот: «Господи, помилуй». Плетнёву из Одессы писал, что ему «не работается и не живется». Стал ограничивать себя в еде. Похудел, выглядел плохо. Однажды приехал ко Льву Пушкину, у которого были гости, которых поразил его измождённый вид, а бывший среди них ребёнок, увидев Гоголя, расплакался.

Из Одессы в мае 1851 года Гоголь поехал в Васильевку. По воспоминаниям родных, во время пребывания у них ничем не интересовался, кроме молитв, читал ежедневно религиозные книги, с собой носил молитвенник. Со слов сестры Елизаветы, был замкнутым, сосредоточенным на своих мыслях, «стал холодным и равнодушным к нам».

Идеи греховности все больше укреплялись в его сознании. Перестал верить в возможность очищения от грехов и в прощение от Бога. Временами становился тревожным, ждал смерти, ночью плохо спал, менял комнаты, говорил, что ему мешает свет. Часто молился, стоя на коленях. В то же время вел переписку с друзьями. Видимо, испытывал одержимость «нечистой силой», так как одному из друзей писал: «Чёрт ближе к человеку, он бесцеремонно садится на него верхом и управляет, заставляя делать дурачества за дурачествами».

С конца 1851 года и до смерти Гоголь из Москвы не выезжал. Жил на Никитском бульваре в доме Талызина в квартире Александра Петровича Толстого. Был полностью во власти религиозных чувств, повторял заклинания, написанные им еще в 1848 году: «Господи, отгони все обольщения лукавого духа, спаси бедных людей, не дай лукавому возвеселиться и овладеть нами, не дай врагу поглумиться над нами».

Из религиозных соображений стал соблюдать пост даже не в постные дни, очень мало ел. Читал только религиозную литературу. Переписывался со священником Матфеем, который призывал его к покаянию и к подготовке к загробной жизни. После смерти Хомяковой (сестра его умершего друга Языкова) стал говорить, что он готовится к «страшной минуте»: «Всё для меня кончено». С этого времени стал покорно ждать конца своей жизни.

p.s. 31 августа 2017-го года состоится премьера фильма «Гоголь. Начало», который, несомненно, будет интересен всем поклонникам творчества писателя.

Автор: член Русского географического общества (РГО) города Армавира Фролов Сергей