Я знал, что все плохо закончится

Вершина казалась недостижимой, как и надежда на благополучный исход этой безумной затеи. Три дня пути, ледорубы, «кошки», напряженная веревка, связывающая двух альпинистов – Виталия Косачева и Константина Проскурина – и груз их общих надежд, внезапно обрушились под ударами урагана. Виталий, человек прагматичный, не лишенный здорового скептицизма, не понимал, зачем Виктор, третий участник экспедиции (и причина всей этой авантюры), решил идти в такую бурю вдвоем. Константин, всегда отличавшийся осторожностью, только молча кивал, его лицо выражало тревогу.

Несколько дней ураган бушевал, сокращая и без того скудный запас провизии. Худой как скелет Проскурин почти ничего не ел, а Косачев, более крепкий, старался поддерживать силы. Они карабкались все выше, площадки для отдыха становились все меньше, иногда им приходилось ютиться на крохотных ледяных уступах. Жажда мучила невыносимо, снег таял в котелке, превращаясь в драгоценную воду. Виталий всю дорогу корил себя за согласие на эту авантюру.

Никакой романтики он не испытывал, в отличие от Виктора, который упорно двигался вперед, словно одержимый. Виталий уже представлял себе Виктора – сильного, подкачанного, с кубиками пресса, которого, по его мнению, женщины обожают. И тут Виталия осенило: Виктор знал о его отношениях с женой Виктора, Любкой. Эта экспедиция – не случайность, а тщательно продуманный план. Виталий был уверен: Виктор собирается сбросить его с ледника и выдать все за несчастный случай. Его улыбка казалась лицемериям.

Проскурин, прервав молчание, прокомментировал красоту горных пейзажей, будто ничего не подозревая. Косачев натянуто улыбнулся, отползая от края пропасти. В его голове кипели мысли о мести. Виталий был готов к противостоянию.

Виктор, вдруг заговорил о том, что в их жизни, возможно, больше ничего не будет. Эта фраза стала последней каплей для Виталия. Он понял: Виктор не просто соперник, а хладнокровный убийца, скрывающийся за маской друга. Глубокая обида смешалась с ненавистью. Все его вложения, вложенные в отношения с Любкой, превратились в прах. Он намеревался дать Виктору отпор. И пусть гора станет свидетелем их последней схватки.

Рутина альпинистской жизни – пробуждение, завтрак, одевание в многослойную броню от холода, подготовка снаряжения, бесконечный подъем, установка лагеря, ужин и недосып – для Виталия Косачева превратилась в мучительное ожидание. Подозрения, как ледяные иглы, пронзали его. Почему Проскурин почти ничего не ест? Отравление? Подлый план? С этого дня Виталий решил есть только то же, что и его товарищ, втайне надеясь обнаружить следы яда. Самостоятельно он начал голодать.

Когда Проскурин предложил вырыть пещеру в снегу для защиты от приближающегося урагана, в голове Косачева вспыхнула новая догадка: живое погребение. Ночь он провел в напряжении, ожидая подвоха. И вот, он почувствовал на своей шее крепкие пальцы. Душение. Яд успел подействовать: его ноги казались ватными. Инстинктивно он вцепился зубами в руку нападающего… и обнаружил, что вкус укушенного совершенно нормальный.

– Ты что, от голода совсем спятил? – раздался голос Проскурина.

Виталий проснулся, отпустив руку товарища. Стыд сжигал его на следующее утро. Но Проскурин ничего не сказал о ночном происшествии. Наоборот, он начал подбадривать Виталия, планируя после восхождения экстремальные тренировки – скалолазание, бег, марафон. Виталий расценил это как новую попытку избавиться от него – измором.

Виктор предложил покорить восьмитысячник, без кислородных баллонов, как вершину их «мужской дружбы». Он живописал радости возвращения домой – семья, друзья... и рассказал о друге, потерявшем пальцы из-за обморожения. В этот момент Виталий сорвался. Узел на страховке, завязанный на булинь, не выдержал. Он висел на вереве, в то время как Проскурин цеплялся за скалу. Спокойный голос Проскурина, его руководство — раскачивайся, найди уступ, – спасли ему жизнь. Косачев, сдерживая панику, нашел спасение.

Они лежали рядом, изможденные, но живые. Виталий хотел что-то сказать, но Проскурин его остановил: «Я давно уже все знаю». Слезы потекли по лицу Виталия. В этих слезах было не только раскаяние, но и понимание того, что он прошел через ад не только физических, но и психологических испытаний, и что настоящая проверка сил оказалась совсем не в покорении вершин, а в покорении своих собственных страхов и иллюзий.